Пт, 29 марта, 00:45 Пишите нам






* - Поля, обязательные для заполнения

rss rss rss rss rss

Главная » НОВОСТИ » Общество » Исповедь депортированной Масары Муртаевой

Исповедь депортированной Масары Муртаевой

11.05.2017 17:27

Сегодня – День памяти и скорби народов Чеченской Республики. Мы все обо всем помним. Поэтому и скорбим. Два года назад перестало биться сердце моей матери - Всевышний отмерил ей 86 лет жизни на этой земле. Незадолго до смерти она рассказала мне о суровых испытаниях, через которые пришлось ей, 15-летней девчонке, пройти 73 года назад.

... В ночь на 23 февраля пошел густой снег. Шел он всю ночь и утро, не переставая... Мы еще спали, когда раздался громкий стук в дверь. Дверь открыла мама: на пороге стояла группа солдат во главе с офицером. Офицер бесцеремонно вошел в комнату и, с неприязнью оглядев нас, приказал срочно собираться и выходить во двор. Он сказал, что нас, как предателей Родины, приказано выслать и у нас всего два часа на сборы.

Моя мать стала собирать посуду и другие вещи, которые она считала ценными. Двое молоденьких солдат, которых приставили к нам, увидев небольшой мешочек с кукурузой, указали моей маме на него и сказали:

«Не надо брать вещи, берите кукурузу. Это вам больше понадобится».

Но не суждено было нам забрать с собой ничего из домашнего скарба. И даже кукурузу. Дверь резко распахнулась, и на пороге снова появился офицер.

«Что вы здесь церемонитесь с ними?» - закричал он на солдат. - «Вышвыривайте их из дома»…

Нам дали взять кое-что из одежды и выгнали во двор. Мой младший брат Исруди, которому было тогда три года, вырвавшись из рук матери, побежал в дом.

«Мне холодно, не хочу никуда идти», - плакал он.

Один из военных догнал его, ударил по спине прикладом винтовки и, как тряпочную куклу, швырнул нам.

В селе стоял страшный шум: плакали дети и женщины, мычали некормленные и недоенные коровы, выли собаки... Людей выгоняли на улицу и, под угрозой оружия, вели на окраину села. Там нас всех посадили на грузовики и повезли на железнодорожную станцию. На станции нас погрузили в товарные вагоны, которых здесь было большое множество. Двери вагонов закрылись, лязгнули железные засовы и состав тронулся. Женщины и дети плакали, мужчины образовали круг и начали исполнять религиозные песнопения (назмаш). Куда нас везут, что нас ждет впереди – ничего этого мы не знали…

Поезд останавливался лишь раз в сутки: нам выдавали баланду, которую вряд ли можно было назвать едой, позволяли набрать воды и тут же, у вагона, справить нужду. Во время этих остановок из вагонов выносили тела умерших. Эпидемия тифа, которая неожиданно вспыхнула в составе, косила ослабевших от голода людей. Тела просто складывали на снегу – хоронить людей не позволяли. Да и сил у живых оставалось все меньше и меньше...

На 18-е сутки наш поезд прибыл на какую-то станцию. Стояли мы там долго. И вдруг состав медленно покатил в обратную сторону. В вагонах стали раздаваться радостные крики.

«Нас везут обратно!» – кричали все.

Ликование закончилось, когда поезд снова остановился.

«Выходите! – приказали нам, – Станция Караганда».

Дрожа от холода, мы вышли из вагона. Стоял страшный мороз, кругом все было завалено снегом. Простуженные, ослабевшие от голода и болезней, мы стояли, не имея сил даже плакать. Вот так, на улице, на трескучем морозе, кутаясь в грязную одежду, часть которой была снята с умерших во время пути родственников, мы провели всю ночь. На следующее утро нас повели к зданию школы. Нас загнали в здание. Ни стульев, ни топчанов в помещении не было. Зато была печка, возле которой мы могли немножко согреться после ночи, проведенной на улице. Через несколько дней, мой дядя, которого вместе с семьей привезли сюда на другом эшелоне за день до нас, нашел нас и забрал к себе. Ему дали небольшую комнату в общежитии, в которой мы, одиннадцать человек, кое-как разместились. Все спецпереселенцы (так нас называли) обязаны были каждый день ходить отмечаться в комендатуру. Там же, в комендатуре, мою маму, тетю и дядю определили на работу. Причем никто не спрашивал, что они умеют делать, есть ли у них какая-нибудь профессия. Их заставляли выполнять самую тяжелую и грязную работу. Нас, детей, записали в школу и сказали, что мы должны посещать занятия. Но сил на учебу не было – мы настолько ослабли от голода, что с трудом передвигались. В сутки нам выдавали 300 граммов хлеба, и приходилось выстаивать многочасовую очередь, чтобы получить его. Мы бродили по мусорным свалкам, выискивая картофельные очистки, капустные листья – все, что можно было жевать. Если находили кость, то обжаривали ее на огне и грызли. Найти же выброшенную рыбью голову было настоящей удачей. Мой дядя был человек сообразительный и предприимчивый. Эти его качества и помогли нам выжить в первые, самые тяжелые месяцы ссылки. Дядя покупал рожь и молол ее на ручной мельнице, которую смастерил сам из двух больших камней. Мы же, девочки, пекли из этой муки пирожки и продавали их на рынке. На вырученные деньги покупали продукты. Так и спасались от голода.

Через некоторое время нашу семью (вместе с несколькими другими) направили в город Темиртау, где с наступлением весны мы должны были работать в полеводческой бригаде. Но до весны было еще далеко, кругом еще лежал снег. Нас поселили в коровнике. Вернее, нам просто сказали, что мы в нем будем жить, а обустраивать свое жилище пришлось самим. Мы вычистили сарай от навоза, соорудили из старых досок и соломы подобие лежаков. На одной стороне спали женщины и дети, на другой – мужчины.

Голод преследовал нас и здесь. Те, у кого еще оставались силы, бродили по округе в поисках еды или хотя бы того, что хоть как-то могло сойти за еду. Однажды нам посчастливилось узнать, где лежит выброшенная мерзлая картошка. Мы с мамой и еще две женщины, захватив с собой небольшие мешочки, отправились за ней. Путь был неблизкий, и, когда мы добрались до места, уже стало темнеть. Было очень холодно, картошка примерзла к земле, и нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы наполнить свои мешочки. Наконец мы тронулись в обратный путь. Я была в галошах, а мама – в рваных тапочках, которые она нашла на свалке. Мороз усиливался. Мама страдала от холода сильнее всех: она шла практически босиком. Ноги ее так замерзли, что она плакала от боли. Не в силах идти дальше, она опустилась на землю. Она просила нас оставить ее и постараться побыстрее добраться до дома, ведь там ждали голодные дети. Я пыталась нести маму, мои спутницы пришли мне на помощь, но силы наши были на исходе. Я опустилась на землю и заплакала от отчаяния. Из последних сил маме удалось подняться, и вот так, поддерживая друг друга, мы добрались до места нашего обитания, где нас ждали мои младшие братья и сестры.

В ту ночь мама заболела и надолго слегла. Все три месяца, что мама болела, я ухаживала за ней. По ночам я тихо плакала: боялась, что она умрет, и мы останемся совсем одни. Отец был депортирован отдельно от нас, и мы не знали где он.

По милости Аллаха, мама пошла на поправку и к лету встала на ноги. Но беды наши на этом не закончились: заболела и вскоре умерла моя младшая сестра Хава, которой было четыре годика. Перед смертью она плакала и просила есть. Мама понимала, что Хава умирает, но не в силах была хоть чем-то помочь ей. Хава умерла. Единственный мулла, который мог совершить религиозный обряд, необходимый для погребения в соответствии с мусульманскими традициями, жил в соседнем сарае. Когда я пошла к нему и попросила прийти и прочитать молитву над телом сестры, он сказал, что не в состоянии идти, и попросил, чтобы прислали кого-нибудь из взрослых помочь ему. Мы с мамой привели его, поддерживая под руки. Мулла был так слаб, что даже с нашей помощью шел с трудом. После того как молитва была прочитана, мы с мамой пошли хоронить Хаву. Вырыть могилу взялся один наш родственник. Правда, он и сам был очень слаб от голода, а долбить каменистый грунт – задача тяжелая даже для здорового мужчины. Я несла доски, которые устанавливают в могиле, а мама, истощенная голодом и долгой болезнью, шатаясь, брела, неся своего мертвого ребенка. Навстречу нам по дороге шли русские женщины, которые несли соленые помидоры на продажу. Увидев нас, они заплакали навзрыд. Желая хоть чем-то помочь нам, эти добрые женщины угостили нас помидорами. И мы их ели. Мама одной рукой держала мертвую дочь, а другой ела помидоры...

Родственник, который взялся нам помочь, не смог должным образом вырыть могилу – не было сил. Похоронив кое- как сестру, мы с мамой отправились домой - вернее, в коровник. Когда мы дошли, мама собрала все оставшиеся у нас хлебные крошки и сварила их. Получилось некое подобие каши, которую она отнесла мулле. Но голод сделал свое дело – через три дня не стало и его...

По вечерам девушки собирались вместе и пели песни. В песнях этих, рожденных здесь, на чужбине, рассказывалось о тяжелейших испытаниях, выпавших на долю чеченцев. Мы пели песни и плакали. Мужчины сидели поодаль, украдкой вытирая слезы.

Меня из-за юного возраста не брали на работу в шахту. Пришлось подделать документы. Это помогло. Те, кто принимал меня на работу, понимали, что я несовершеннолетняя, но им нужны были рабочие руки, и они закрыли на мой возраст глаза. Надо отдать должное бригадирам: они щадили меня, не требовали, чтобы я трудилась наравне со взрослыми…

Минуло уже два года с тех пор, как нас лишили родины. Все это время мы не теряли веры в то, что отец наш жив, и что он обязательно нас найдет. Надежды наши оправдались – мы получили от него письмо! Как оказалось, его выслали в Алма-Атинскую область. Мы плакали от радости, что он нашелся и от обиды, что отец в своем письме обращался только к младшему брату Исруди и не упоминал никого из нас, остальных членов семьи. Отец писал: “Исруди! Я куплю тебе много новых вещей и заберу тебя к себе...” когда отец приехал, выяснилось, ему сообщили, что из всей семьи выжил только его младший сын...

Однако те редкие радостные моменты, что выпадали на нашу долю, как правило, тут же сменялись новыми бедами… Как-то раз мой брат Мовсар вместе с друзьями пошел собирать картошку, оставшуюся на поле после уборки. Время шло, день клонился к вечеру, а ребята все не возвращались. Встревоженная не на шутку мама отправилась за ними. Когда она увидела компанию мальчишек, возвращавшихся домой, она облегченно вздохнула, но, когда они подошли поближе, сердце ее упало: Мовсара на руках несли его друзья. Как выяснилось, в поле у него неожиданно разболелась нога, да так сильно, что он не мог идти. Мовсар четыре месяца пролежал в постели. Спасти его не удалось... Было ему четырнадцать лет.

Не меньше голода и холода нас уничтожали моральные унижения, которым мы подвергались. Нас обзывали предателями, дезертирами, говорили, что чеченцы якобы отказывались идти на фронт. Но это была гнусная ложь. Среди нас было немало тех, чьи сыновья и братья ушли на войну, причем ушли добровольцами. Старший сын моих односельчан Гази и Манжи – Дута – в первые же дни войны добровольцем ушел на фронт. За мужество и воинскую доблесть он не раз награждался орденами и медалями. В 1944 году, незадолго до депортации чеченцев, Дута прислал домой письмо, в котором, обращаясь к своим родителям, брату Али и сестре Насарт, писал: “Враг отступает с нашей земли. Как только он будет разбит в своем же логове, я вернусь домой. И заживем мы снова мирной жизнью”… Однако фронтовик Дута, защищавший Родину от врага внешнего, не мог предположить, что бессилен против врага внутреннего. Пока Дута проливал кровь на фронте, от голода, холода и болезней погибла в ссылке вся его семья. Осталась только сестра Насарт, которую Дута нашел в больнице.

«Я лежала в больничной палате, когда услышала в коридоре приближающиеся шаги, – рассказывала Насарт. – Несомненно, шел мужчина – уверенной, твердой походкой. Я сердцем почувствовала, что это мой брат». И все же, когда он появился на пороге больничной палаты – в военной форме, с орденами на груди, – я не могла поверить своим глазам. Я бросилась к нему на грудь и долго плакала. Не мог сдержать слезы и он. Дута, желая успокоить меня, сказал:

«Не плачь, Насарт! Все будет хорошо. Вот ты поправишься, и мы с тобой поедем к нашим родителям и Али. И мы снова заживем как раньше, все вместе».

После этих слов я заплакала еще горше:

«О чем ты говоришь, брат? Они ведь давно умерли от голода!»

От этой страшной новости Дута побледнел и без сил опустился на пол. Оказывается, старик-односельчанин, у которого Дута остановился на ночлег, не смог решиться сказать ему о трагической судьбе его семьи. И это был последний день, когда Дута надел ордена и медали, полученные на фронте. Он сорвал их со своей груди и выбросил со словами:

«Мне не нужны эти железки от власти, которая убивает мой народ!»

Все эти годы вайнахи вставали и ложились с надеждой, что новый день принесет радостное известие о том, что им разрешили вернуться на родину.

И через долгих 13 лет этот день настал! Многие чеченцы бросали работу, дома, все, что успели нажить за эти годы, и при первой же возможности отправлялись на родину...

Но там их никто не ждал. В их домах на правах хозяев жили люди из соседних республик. Были и те, кого насильно переселили в чеченские села, но в большинстве своем это были люди, позарившиеся на чужое добро, пожелавшие приехать и жить на всем готовом…

Муса Садулаев

Все права защищены. При перепечатке ссылка на сайт ИА "Грозный-информ" обязательна.

Нашли ошибку в тексте? Выделите ее мышкой и нажмите: Ctrl+Enter

Поделиться:

Добавить комментарий




Комментарии

Страница: 1 |