Прощание с Петербургом или последний миг очарованья («Вести республики»)

27.09.2010 16:55

К 50-летию со дня рождения первого Председателя Государственного Совета Чеченской Республики Хусейна Абубакаровича Исаева

Всё на свете боится времени оно беспощадно ко всему и ко всем. Стальной клинок, некогда сверкавший глянцем и рубивший гвозди, превращается со временем в ржавое крошево.

Кремнистые скалы, восхищавшие своей величественной громадой, под многолетним натиском ветров превращаются в пыль.

Моря, заливавшие тысячелетиями несметное пространство своих акваторий, исчезают под натиском солнца и превращаются в океаны пустынь.

Век людской ещё короче. Но не всё угасает со смертью человека. Остаются дела, мысли, воспоминания о благородных поступках и прекрасных порывах души. Описанные пером, одухотворённые кистью и резцом, схваченные чьими-то глазами и отложенные в памяти, они становятся фундаментом незабвенности тех, кто её заслужил. Но заслуга человека зависят не только от материальной сути содеянного им, но и от его поведения, образа мыслей, тонкого вкуса и личной культуры. Культура создаёт личность и чем больше её, тем личность значительней.

Такая значительность была свойственна и замечательному сыну чеченского народа первому Председателю Государственного Совета Чеченской Республики Хусейну Абубакаровичу Исаеву. О нём много говорилось и писалось как о политике, ученом и созидателе. Но с этими достоинствами в нём тесно соседствовал и редкий талант тонкого ценителя всего прекрасного, что создавалось руками и умом человека. И в нашем не последнем возвращении к памяти о нём пусть именно эта сторона его редкой натуры будет озарена достойным его светом.

В основу нашего повествования вошёл, лишь небольшой недельный отрезок времени, проведённого Хусейном в начале апреля 2004 года в Санкт-Петербурге, который явился по сути его прощанием с Северной Пальмирой.

Это был очень ответственный и насыщенный визит Председателя Госсовета Чечни к своим коллегам из Законодательного Собрания северной столицы. Он практически закрепил незадолго до этого восстановленные Президентом Чеченской Республики Ахматом Абдулхамидовичем Кадыровым братские отношения с Северо-Западным федеральным округом и Чечнёй. В последующем дипломатическом прорыве Хусейну Исаеву блестяще удалось перенести на практическую плоскость многое из того, что задумывалось чеченским Президентом в наших двусторонних отношениях. Встречи, переговоры, соглашения - всё это Исаев сумел мастерски организовать, провести и зацепить.

Не менее блестяще проявилась его незаурядность и при встречах с прекрасным. Даже став политиком крупного масштаба, Исаев в глубине души своей оставался универсальным строителем. Эта универсальность заключалась не только в его изобретательских наклонностях, но и в безупречном художественно-архитектурном вкусе.

В первый день пребывания в Законодательном Собрании Санкт-Петербурга наши сведения о Мариинском дворце, в котором располагался этот законодательный орган, были весьма скудными. Хусейн, как оказалось, знал всю историю это величественного архитектурного ансамбля и с удовольствием поведал нам о нём и о людях, сотворивших это чудо. Более того, он помнил многие даты и имена, связанные со всеми зданиями, расположенными на четырёх примыкающих площадях «Императорского Форума» - Дворцовой, Адмиралтейской, Сенатской и Исаакиевской.

Особенно запомнилась его краткая, но ёмкая характеристика Исаакиевского Собора.

- Обратите внимание на массивность купола Исаакия, - сказал он, когда мы подъезжали туда в первый день нашего приезда. - Тяжеловесная торжественность, которую придал зданию Монферран, вполне оправдана. Видите, какая гигантская площадь, - заметил он. - Чтобы сооружение производило здесь впечатление, надо было оперировать крупными формами.

Когда члены делегации зачарованно обозревали внутреннее великолепие собора, Хусейн, как бы подтверждая правильность своей мысли, сказал:

- Только крупные формы могли дать нужный объем внутри. Иначе всю эту красоту нельзя было бы разместить рационально и со вкусом.

В характере Хусейна было в избытке то, что называется щегольством духа. В сочетании с искренним порывом, оно всегда толкало его на красивые благородные поступки. Когда наша экскурсия по Исаакиевскому собору подошла к концу, и мы медленно направлялись к выходу,- Хусейн заметил слева у подножия алтаря, стеклянный ящик для сбора пожертвований. Он резко отделился от нас, подошел к ящику, вытащил из внутреннего кармана пачку тысячерублёвок и опустил её туда. Подойдя к нам, он как-то смущенно произнёс:

- Я слышал от наших стариков, что пожертвование, сделанное иноверцам или их святилищу, зачитывается Всевышним как тройное благодеяние. И я это сделал от имени всех нас и во благо каждого. Мы и сопровождавшие нас петербуржцы были тронуты.

Как-то в одной из бесед Хусейн признался, что с каждым приездом в северную столицу он чувствует, 'что душа всё больше и больше привязывается к этому петровскому чуду да Неве.

- Вы посмотрите, - сказал он, восхищенно всматриваясь в даль, когда мы мчались по Невскому на одну из официальных встреч, - Москва довольно старый город, Петербургу всего лишь триста лет, но здесь гораздо сильнее ощущаешь дыхание древности. Вот в чем парадокс - И потом добавил: - Может быть это потому; что в архитектуре здешних дворцов собрана воедино древняя красота всех европейских столиц.

Действительно, если подумать, так оно и есть. И этот его довод вряд ли можно было оспорить.

Умение наслаждаться красотой - это один из самых ценных божественных даров, которых удостаивается не каждый. Хусейну был дан этот дар свыше, может быть в компенсацию за то, что век его на земле был прописан в очень коротком отрезке времени.

С трепетным чувством благоговения входил он, а вместе с ним и мы в главный музей страны - Государственный Эрмитаж. С полотен древних мастеров кисти: Леонардо де Винчи, Рафаэля, Веласкеса, Дюрера, Рембрандта на нас смотрели лица, чьи взоры на протяжении многих столетий встречались с восхищенными взглядами королей, императоров и многих знаменитых людей. На этот раз они с любопытством и грустью смотрели на Хусейна. Какие мысли теснились тогда в его душе? О чём он молчал в эти минуты?

Так получилось, что культурные программы нашего пребывания в Санкт-Петербурге пролегали часто по трагическим местам событий, связанных с историей государства российского. И Юсуповский дворец не был среди них исключением. Два с половиной столетия стоит он на изломе набережной реки Мойки, в самом историческом центре Северной столицы.

Входя в парадные двери дворца, мы оказались в мире утонченного изящества и прекрасных творений рук человеческих. В этом блистательном сочетании золота, бронзы, хрусталя, серебра и зеркал, в уникальных шедеврах живописи повсюду предстающих перед взором посетителей, явственно ощущалась атмосфера жизни прежних хозяев. В многоголосом молчании этих вещей прошлое уводило нас к себе и говорило с нами.

Хусейн до боли в глазах всматривался в каждую вещицу, статуэтку, картину. Он чувствовал, что все уголки его очарованной души заполняет ослепительно яркий свет. Было сладостное чувство умиротворения и прозрачной чистоты,

- Ваг теперь я по-настоящему постиг смысл утверждения, что красота спасёт мир, - сказал он, обернувшись к своим спутникам. - А ведь я мог и не увидеть всего этого...

На следующий день в протокольном распорядке работы делегации планировались несколько встреч и переговоров в Правительстве Санкт-Петербурга, консультации с промышленниками и предпринимателями. В Законодательном Собрании предстояли консультации с руководителями комиссий. А пока мы имели возможность пройтись по всем этажам и помещениям Юсуповского дворца. Переходя из одного зала в другой и пребывая в виртуальном путешествии по предметным образам разных эпох, мы и не предполагали, что окажемся в знаменитом подвале княжеских хором.

Эта часть дворца представляла особый интерес для Хусейна и всех нас, что было вполне естественно, если учесть исторический резонанс происшедшего здесь события. Это сюда в полночь 17 ноября 1916 года, по старому стилю, пригласил князь Феликс Юсупов «старца» Григория Распутина. Видя в нём злого гения, влияющего на царскую семью, он вознамерился, уничтожив его, спасти самодержавие от грозящей скорой гибели.

То, что предстало перед нами в двух подвальных помещениях, как бы пронзая время, перенесло нас на 88 лет назад. Здесь всё было точно также, как в тот день. Представленные мизансцены с точно воспроизведенными восковыми фигурами с абсолютной достоверностью зафиксировали психологическое состояние персонажей, участвовавших в этой кровавой акции.

На нас, гостей из другого столетия, это остановленное в действиях и лицах мгновение произвело, естественно, сильное впечатление. Хусейн остановил свой взгляд на фигуре Распутина и в грустной задумчивости произнёс:

- Напрасный грех... Это всё равно не спасло империю. Да и старец Григорий не играл в её гибели той роли, которую ему приписывали современники.

Сотрудница музея, сопровождавшая нас, с нескрываемым любопытством обернулась к Исаеву, отметив про себя хорошую историческую осведомлённость высокого гостя из Чечни.

Как человек универсальный, с просвещенным умом и прирожденным вкусом, Хусейн был тонким ценителем классической музыки и был весьма предрасположен к опере. Этот вид музыкального искусства, к сожалению, не очень жалуемый не только в Чечне, но и вообще на Кавказе, имел в его лице самого страстного поклонника. Его петербургские коллеги, знавшие об этом, специально включили в программу пребывания делегации посещение одного из лучших петербургских театров оперы и балета имени М.П. Мусоргского. Знаменитая опера Жоржа Бизе «Кармен» явилась настоящим пиршеством для глаз и усладой для души Хусейну и его спутникам.

Сидя в ложе для почетных гостей и с удовольствием вслушиваясь в звонкие голоса оперных певцов, Хусейн мысленно переносился в пространстве времени лет на двадцать вперед. Он рисовал в своём воображении концертные залы, величественные театральные сцены, которые когда-нибудь будут и в Грозном.

- Когда наши соотечественники заимеют счастливую возможность вот так же, как и петербуржцы, видеть, слышать и впитывать в себя прекрасное, - сказал он, - то они непременно уйдут из мира вендетты, вражды и мрака.

Ради этого он готов был отдать им вместо путеводного факела своё пылающее сердце, как горьковский Данко. Хусейн был наделён от природы изяществом внутренним и наружным, в мыслях и словах, в каждой части тела и в каждом свойстве души. В любой ситуации он мог интуитивно ощутить необычность момента и сообразно своей высокой поведенческой культуре, как всегда, блеснуть оригинальностью. После просмотра оперного спектакля «Кармен» нас повезли на ужин в один из экзотических ресторанов Санкт-Петербурга под названием «За сценой». В этом тоже чувствовалась дипломатическая предусмотрительность принимающей стороны. Они посчитали» и правильно сделали, подумав, что впечатление гостей от только что увиденного театрального зрелища нужно закрепить гастрономически в том же ключе. Когда мы приехали и вошли в переднюю, у массивной входной двери стоял, к нашему изумлению… кто бы вы подумали!? Александр Сергеевич Пушкин! Хусейн удивленно вскинул брови и улыбнулся. Швейцар, одетый и загримированный под Пушкина, любезно отступил на шаг влево и, приподняв цилиндр, произнёс:

- Здравствуйте, господа! Милости просим! Проходите, пожалуйста.

Исаев на мгновение сосредоточенно нахмурился, что-то быстро прикидывая в уме. Подошел к швейцару, протянул ему руку и произнёс:

- Вот, Братец, на брегах Невы, где может быть, гуляли вы... и я гуляю, как Онегин..

- Браво! - воскликнул кто-то из делегации, и мы дружно зааплодировали, по достоинству оценив находчивость нашего руководителя.

Прошедший день был, пожалуй, самым насыщенным за всё это время.. Состоялась встреча Исаева с руководителями Правительства Санкт-Петербурга. Были подписаны важные совместные документы. Прошёл ряд не входящих в рабочий протокол встреч. Глава делегации был настолько утомлён, что был на пределе своих сил. Но об этом могли догадаться только очень немногие. Внешне ему удавалось скрывать любую усталость. От него, как от лучезарного фонтана, расплёскивались струи, лёгкого юмора, поднимая всеобщее настроение.

По достоинству оценив сервировку стола, он широким жестом пригласил нас всех за стол и тут же сопроводил это экспромтом:

- Друзья, без передышек жизнь бывает тягостной, как путешествие без гостиниц. Так что, вперед на эти изысканные блюда!

К этому моменту на эстрадный помост вышла концертная группа и как бы малым эхом напомнила о «Кармен», с которой мы только что расстались.

Поездка в главный пантеон страны - Петропавловскую крепость хотя и была предусмотрена протоколом, но, тем не менее, не вызывала особого желания у Хусейна. Накануне кто-то напомнил ему о предстоящем посещении усыпальницы российских самодержцев. Его настроение от праздничной приподнятости сразу же перешло в мрачную меланхолию. Причину этого тогда никто не понял. Ключ к разгадке этой тайны был в нём самом.

В путешествиях по белу свет, судьба нередко заносила каждого из нас в такие места, где мы, естественно, чувствовали иногда, что вероятности возвращения туда нет и никогда не будет. Это чувство равносильно последнему «прости и прощай». Сердце Хусейна, подобно барометру, тонко чувствовало такие моменты. Смутная тревога, подавляемая его мощной волей, говорила ему: «Это одно из последних земных зрелищ, даримых тебе судьбой. Дай волю взору и возьми в хранилище своей души одно из последних чудес этого бренного мира». И он вбирал в себя эту красоту, как последние глотки чистого воздуха.

К концу рабочей недели нашего визита несколько стихла суета встреч. В новые страницы живой памяти четко вписались миражи, созданные восторженными впечатлениями от увиденных здесь дворцов, шедевров живописи, и великолепия соборов. Оставалось проститься с Невой, и в путь. Спустившись по береговым ступеням гранитной набережной до самой кромки воды, Хусейн долго стоял в задумчивости, как когда-то великий Петр «.. и в даль глядел, Пред ним широко река неслась..», но белый челн уж не стремился одиноко. Было одновременно и грустно, и хорошо. Северная Пальмира тепло приласкала его уставшую душу. И так не хотелось уезжать отсюда.

«Но всё ж звучала песней колыбельной в его душе по родине тоста...» Там вдали лежала начинающая вставать из руин, истерзанная земля его отцов. Там одиноко у окошка сидела уставшая бояться за него его добрая мать, денно и нощно вымаливающая для него у Всевышнего благополучия и здоровья. Там ждали его загруженные государственными делами и ценящие его дружбу и товарищество: горячо любимый им его наставник и предводитель Президент Ахмат-Хаджи Кадыров и неутомимый соучастник всех их дел и боевой товарищ Рамзан Ахматович Кадыров. Там с нетерпением ожидали его родные соколы-братья: Али, Салавди, Адам, Умар и дорогие сестры: Хава, Лейла и Малика. Там металась в смутных тревожных предчувствиях мать его детей - Роза..

Хусейн оторвал свой взгляд от бирюзового зеркала воды и запрокинув голову посмотрел на небо. Тяжелые, серые громады туч, накатываясь друг на друга, медленно уходили вдаль. Вспомнились лермонтовские строки: «Тучки небесные, вечные странники Степью лазурною, цепью жемчужною Мчитесь, вы будто, как я же изгнанники С милого севера в сторону южную...»

Эти строки прозвучали и в его выступлении в Мариинском дворце, вызвав бурные овации петербургских сенаторов. В отличие от Лермонтова, Хусейн не был изгнанником, и завтра предстоял путь не в ссылку, а домой, в сторону, называемую Кавказом. Но эта сторона, как и в лермонтовские времена, 165 лет тому назад, по-прежнему была тогда «...Несчастьями полна и окровавлена войной». Высокий чеченский гость при желании мог оставаться здесь, в отличие от опального поэта. И потому Лермонтов в своём «Парусе» обращался теперь конкретно к нему, спрашивая... «Что же вас гонит, Судьбы ли решение?..»

Да, именно решение судьбы. Именно решение Всевышнего призвать его к своему вечному престолу, чтоб он ещё в молодом возрасте и красивом облике мог пополнить прекрасную свиту его самых избранных любимцев. 9 апреля 2004 года он стоял в усыпальнице российских царей, явственно ощущая бренность человеческого бытия. 9-го мая, ровно через месяц, он сам шагнул в необъятное пространство вечного покоя. Летом на родине Хусейна в Итум-Кале звёзды опускаются до самых вершин старых боевых башен. И если вы хорошенько всмотритесь в них, то на востоке увидите самую яркую из них, которая из млечных глубин доносит ласковый свет его души до оставленной им на земле Чечни, которую он до последнего вздоха любил как верный и преданный сын.

Ибрагим Джабиров №184, 24 сентября 2010 г.