«Есть одно только мужество и одна только честь» ("Вести республики")

28.12.2010 15:11

К 100-летию классика чеченской литературы Магомета Мамакаева. Гудящие огненные ветры, пронесшиеся в последние годы над моей родиной, не затмили в памяти все великолепие и торжественность, царившие на юбилее Магомета Мамакаева, состоявшемся 22 января 1991 года в Колонном зале Дома союзов в Москве. Известные деятели российской культуры и литературы, науки и политики на этом празднике восторженно говорили о чеченском народе, его истории, его духовности, его дружелюбии. Говорили о М. Мамакаеве как о выдающемся поэте и писателе, общественном деятеле, в чьем творчестве глубоко запечатлелась целая эпоха нашей отечественной истории. В последние два десятилетия произошла серьезная переоценка духовных и нравственных ценностей, казавшихся ранее вечными, незыблемыми. Однако этот процесс, неизбежный «во дни торжеств и бед народных», не только не приземлил творческое наследие М. Мамакаева, но высветил его новые грани: слышимый в нем гул прошедших трагедий народа на поверке оказался очень созвучным нашим сегодняшним чувствам и переживаниям. Только он, единственный в чеченской литературе писатель-боец, в неполные 20 лет сформулировал свое жизненное кредо в словах, давших название статьи, и каждый день его сознательных годов неизменно и последовательно, нигде и никогда ни разу не оступившись, насыщал его конкретным, весомым и упругим содержанием: и своей, не знавшей компромисса с кем бы то ни было безостановочной борьбой за сохранение чести и достоинства народа, и своей благодарностью России и русской культуре, которые воспитали его. Магомет Мамакаев - гражданин и художник, сформировался за годы советской власти. В его жизненной и творческой судьбе нашли свое отражение и возвышавшие нас и нашу духовную энергию идеалы этой власти, и крупные, драматические повороты в судьбах наших народов, нашей страны, нашли отражение настолько глубоко, емко, что его разножанровое творческое наследие по праву можно считать вершиной в художественном развитии народа в его время, а жизнь -- ярчайшим образцом того, как постоянно подвергались преследованиям, тюрьмам и лагерным наказаниям люди яркие, неординарные, смело и самостоятельно мыслящие, гордые, непокорные и непокоренные. И все же, несмотря ни на что, до конца своих дней он оставался верным сыном не только своего народа, но и нашей Отчизны. Ему было семь лет, когда он остался круглым сиротой. «Детство мое было трудное и красивое», - писал поэт значительно позже. Окончив школу, находясь в детском доме в с. Серноводское, юноша принимает деятельное участие в комсомольской жизни Чеченской автономной области. В 1926 году оргбюро ВКП(б) Чечни направляет его на учебу в Москву, в Коммунистический университет трудящихся Востока (КУТВ). В 1927 году 17-летнего М. Мамакаева как отличника учебы принимают в ряды коммунистической партии. После завершения учебы в КУТВе он занимал ответственные должности в партийных и советских органах Чеченской, а затем и Чечено-Ингушской автономных областей. В этом времени - времени великого разлома истории и судеб народов России, пережившей Гражданскую войну, драматические этапы становления и утверждения советской власти, - истоки мировоззрения М. Мамакаева, его отчаянной гражданской позиции, эстетического чутья, умения видеть достижения и противоречия новой действительности и емко осмысливать их. Бурная литературная жизнь столицы, в которую с головой окунулся Чеченский юноша, учась в университете, участие в ожесточенных спорах и дискуссиях о назначении писателя и его слова в утверждении новой действительности привели к быстрому расцвету его многогранного дарования в стихах, научных изысканиях, публицистике. Во всех этих жанрах энергия его мысли и чувств, подогреваемая страстным небезразличием к своему народу, как переполненная чаша, переливалась через край. Если ко времени появления его первых стихотворений (1926) чеченская литература, как и литературы других народов Северного Кавказа, делала первые робкие шаги в накоплении художественного опыта и её поэзия состояла из призывно-агитационных стихов, то 16-летний М. Мамакаев ни разу не поддался нарабатывающейся в молодой поэзии традиции горизонтального взгляда на великий разлом устоявшегося веками быта народа. Юноша увидел «в развороченном бурей быте» России то главное, ценное, сулящее народу, находившемуся в тисках суеверий и Предрассудков, лучезарные перспективы, ибо сам, ребенком испытавший тяготы и лишения, был бережно взлелеян заботой утверждавшейся советской власти. Никто из здравомыслящих людей не станет отрицать сегодня созидательную силу той власти, если он в состоянии сравнить удельный вес интеллектуального багажа чеченского народа дооктябрьского и послеоктябрьского периодов. Это была подлинная власть бедняков, и она предоставила им неограниченные возможности для образования, приобщения к российской и европейской цивилизации, самоутверждения, формирования своей национальной идентичности. Осознанием М. Мамакаевым значимости именно такой власти для судеб чеченцев было обусловлено появление во второй половине 20-х - 30-х годов XX века в его поэзии ряда стихотворений, посвященных героике подвигов людей, пожертвовавших собой ради народа («На смерть Асланбека», 1928, «Комиссар», 1927, «Другу юности»,.1934, «В родном краю», 1932. «Песня о бессмертных», 1935 и др.). Но весьма скоро мысли и чувства поэта, видение им пространственно-временного разреза судеб народа не стали помещаться в стихотворения названной тематики. В 1928 году восемнадцатилетний М. Мамакаев написал крупную поэму «Кровавые горы» (в последующих редакциях поэт назвал её «Родные горы»), став основоположником этого жанра в чеченской поэзии. В ней показаны сильные и яркие личности, возглавлявшие национально-освободительную борьбу с царизмом. В поэме присутствует и образ лирического героя, беседующего со стариком Довлатом на тему «старины глубокой». Вот этот художественный прием - постоянное соучастие его в воссоздании ретроспективы исторических реалий - и стало характерным жанрово-стилистическим своеобразием лиро-эпического мышления М. Мамакаева во всех его поэмах. Наиболее ярко оно проявилось в написанной им в 1934 году поэме «Разговор С матерью» в которой с тоской воссоздана душевная катастрофа мальчика, семи лет от роду потерявшего мать. Но это всего лишь одна из множества сюжетных коллизий поэмы. Главное художественное достижение поэта в ней, как и в написанной в 1932 г. на основе фольклорных мотивов поэме «Сестра семи витязей», - это образ времени и беспредельно преданных его созидательным идеям людей, благодаря заботе которых и вырос лирический герой, формировалось его гражданское сознание в тех типических и сложных обстоятельствах. В 30-е годы XX в. до самых корней обнажилась гражданская позиция М. Мамакаева: будучи членом бюро и пленума Чеченского, а с 1934 года - Чечено-Ингушского обкома ВКН(б), он неистово и смело служил делу пробуждения народа к новой жизни, его просвещения, борьбы с теми, кто искажал его историю. Так, в 1932 году, являясь директором Чеченского НИИ национальной культуры, в своем предисловии к «Тушеко-чеченско-русскому словарю» он писал: «Вопросы культурного строительства национальных областей должна занять принципиальную политическую высоту путем создания литературы и литературного языка, который необходим для удовлетворения многогранных потребностей культурно-политического и хозяйственного строительства на сегодня...» («Революция и горец». № 10-12. 1932, с. 224). Приведу один из множества примеров его гражданского мужества, рассказанных мне его современниками. В начале 1934 года М. Мамакаев был назначен прокурором Чеченской автономной области. Свою деятельность на этом посту он начал с того, что проверил законность содержания в тюрьмах всех заключенных и выпустил тех, кто не совершал каких-либо преступлений, опасных для государства. За этот, в общем-то, справедливый и гуманный поступок М. Мамакаева сияли с названной должности: в Чечне у же в те годы власти наращивали темпы гонений на молодую поросль немногочисленной чеченской интеллигенции. С 1937 года по 1956 год М. Мамакаев провел на Крайнем Севере. Его посадили 27-летним молодым человеком и выпустили 46-летним мужчиной. Девятнадцать лет, пролегшие между этими двумя датами, самое ценное и золотое в жизни любого человека время - время взлета физической энергии, дающей сильные толчки уму и мысли, чувствам и страстям. Но никакие бесчеловечные пытки и издевательства тюремщиков и надзирателей, никакие холода Северных лагерей, никакой моральный груз, все девятнадцать лет дамокловым мечом висевший над ним, не смогли опустошить душу М. Мамакаева, сломать его, привить ему рабскую покорность обстоятельствам и властям.

Каким он был до ареста борцом за правду и справедливость, верным, не опошленным холуями основам государства, таким он вернулся из лагерей в 1956 году, после исторического XX съезда партии. Об этом красноречиво говорит хотя бы его смелое и глубоко аргументированное выступление на совещании советских историков в Москве 16 ноября 1956 году, т. е. сразу же после освобождения из заключения. М. Мамакаев, обоснованно критикуя работу профессора Бушуева «Из истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России», выступление некоего «историка» Аджемяна, искажавших исторические факты взаимоотношений народов бывшего СССР, сказал, в частности: «Мы, кавказские горцы: аварцы и чеченцы, ингуши и балкарцы, осетины и карачаевцы, как сыны нашей многонациональной родины, хотим, чтобы травлю, которая существовала, я бы сказал, частично существует и но сей день на страницах нашей исторической литературы со стороны отдельных товарищей, чтобы эту травлю немедленно прекратили, чтобы памятники, воздвигнутые разорителям и убийцам наших горских народов, были снесены». Разве эти вопросы, поставленные М. Мамакаевым, сегодня не актуальнее, чем тогда, в 1956 году?

… Каждый раз, вновь и вновь перечитывая «северный» цикл стихов М. Мамакаева, опубликованный, разумеется, после его освобождения, я почти что физически ощущаю пульсирующую в них тоску по родной земле, по любимой. Напомню читателю, что к моменту репрессии ему было двадцать семь лет. Он был женат, у него было трое детей... Двадцать семь лет --это время буйства физической энергии и страсти, чувств и жажды быть полезным своему народу. Но ничто не удалось ему реализовать в полной мере: его недюжинная энергия и воля, как и литературный талант, постоянно заглушались трагическими в его жизни событиями. Не будь их, его многогранное дарование могло бы широко и вольно разлиться, как Енисей, которым он все девятнадцать лет любовался. От того в стихах, родившихся в его г'олове там, «прочитывается» горечь от несбывшихся мечтаний, горечь тоски и по родному краю, по любимой... Так появился в чеченской поэзии в годы хрущевской оттепели образ лирического героя, закаленного лагерным, суровым бытом. Перечитывая «лагерные» стихи поэта («Беглецу», 1943, «Смерть», 1945, «Дружба», 1945, «Две медали», 1945, «Утес», 1949, «Поэту», 1952, «Ласточка», «Я вернусь», 1948, «Если бы мог я...», 1954 и др.), я все больше поражаюсь беззаветной преданности и бескорыстной любви поэта к Родине, к той Родине, которая на долгие годы заточила его, невиновного: писать за тюремной решеткой много стихов о своей слитности со страной, невозможно без искренних чувств к ней. Такова была сильная натура лирического героя поэта, всегда остававшегося благодарным стране. В том, что чеченские поэты, прошедшие через сталинские жернова, сумели перешагнуть через личные обиды, не замкнулись в себе, годы сталинского террора не погасили их интернационалистские чувства, с исчерпывающей полнотой отразилось душевное состояние народа, его суть. Много поэтов и писателей страны советов побывало в тюрьмах, лагерях и ссылках. Но редко у кого из них в стихах, «рожденных» в неволе, но опубликованных на воле, я встречаю трепетное отношение к стране, как к матери, как у М. Мамакаева: он был искренним сыном Отчизны, и умел винить в своей неволе не страну, а её карательные органы. Стремлением проникнуть в таинства хода жизни, смысл назначения человека и его дел пронизана вся так называемая послелагерная поэзия М. Мамакаева во всех её жанровых проявлениях. Именно глубокие философские раздумья поэзии М. Мамакаева второй Половины 50-х - начала 70-х годов, её окрашенность мужественной непокорностью лирического героя жесточайшим ударам судьбы, даже её предопределенности и ввели чеченскую поэзию в контекст всесоюзной литературы, и о ней восторженно заговорила литературная критика. Указанные годы оказались очень плодотворными в творчестве М. Мамакаева: он издал в Москве книги стихов «Утро над Аргуном» (1958), «Дуб над Ассой» (1961), «И камни говорят» (1967), «Земля Мартана» (1971), посмертные книги: «С человеком по земле» (1976), «Шрамы эпохи» (1995). Стихи и поэмы, вошедшие в названные книги, являются сокровищницей нашего духовного наследия и, безусловно, приумножили российскую художественную культуру. Без преувеличения можно сказать: в том, что чеченская литература второй половины 50-х - начала 70-х годов стала широко известной в нашей стране, в осмыслении этой литературой глубинных философских и нравственных воззрений народа, его интернационалистских помыслов заслуга, прежде всего, М. Мамакаева. Глубинное осмысление жизни, назначения человека на земле у поэта всегда сопряжено с темой родной земли. О нем можно сказать, перефразируя его же слова: он не стал бы подлинным сыном своего народа, подлинным интернациона¬листом, «не чувствуя тепла родной земли». Ее история, ее трагическая судьба, ее великая одухотворяющая сила - все это нашло философское осмысление и в шести поэмах поэта. Он благоговейно относился к русской литературе и её творцам. Тот огромный и неисчерпаемый духовный и нравственный мир человека, её демократические традиции, открытые чеченским юношей в этой мировой сокровищнице, нашли затем свой гулкий отзвук в ряде его по¬этических творений, посвященных этой великой культуре («У могилы Толстого», «Береза», «На свет я рожден не в Сибири», «Россия, весна...», «Моей учительнице», «В гостях у Коста Хетагурова» и др.). Благоговейное отношение к классике у него проявлялось также и в интенсивных переводах на чеченский язык поэзии А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова. Эта позиция писателя-критика нашла свое дальнейшее углубление в его предисловиях к антологиям чечено-ингушской поэзии («Поэты советской Чечено-Ингушетии». Пятигорск, 1937; «Поэзия Чечено-Ингушетии». М., 1959), в аналитических статьях 60-х - начала 70-х годов («Певец народной думы. К 60-летию С. Бадуева», «Поэты и современность», «Показать духовную красоту нашего современника» и др.). Широтой мировоззрения и тонким эстетическим вкусом отличается статья М. Мамакаева «Наша национальная культура и композитор Г. Мепурнов» (1934) - о Георгии Христофоровиче Мепурнове, основоположнике профессионального музыкального искусства в Чечне. Так складывалась творческая судьба М. Мамакаева. Он был делегатом I съезда писателей СССР (1934), Учредительного съезда писателей РСФСР (1958), много беседовал с М. Горьким, А. Фадеевым, А. Серафимовичем, М. Шолоховым, А. Твардовским, Н. Тихоновым, С. Михалковым, Э. Багрицким и другими известными русскими писателями, поддерживал с ними дружеские связи. Выступая на I Учредительном съезде писателей РСФСР в декабре 1958 года, М. Мамакаев сказал, в частности; «В нас, писателях старшего 'поколения, всегда живет чувство благодарности к тем русским писателям, которые оказывали нам неустанную помощь в наших первых творческих исканиях...» В острой, непримиримой полемике и с национальными нигилистами, и с хулителями национальной истории, её нарождающейся культуры оттачивалось и публицистическое слово М. Мамакаева во второй половине 20-х - начале 30-х годов. Причем его слово никогда не было пустой фразой, он всегда ставил перед собой ясную и четкую цель: всемерно способствовать формированию новой национальной культуры, разъяснять трудящимся чеченцам структуру государственной системы, поднять гражданскую активность молодежи. Незадолго до своей смерти (1 августа 1973 г.) М. Мамакаев дал мне копии всех своих статей тех лет. Часто перечитываю их. И нахожу, что проблематика многих из них удивительно созвучна,,йегодняшним духовным потребностям нашего общества: возрождение национального языка, национальной истории и ее защиты от фальсификаторов, формирование художественной литературы. Таким содержанием отличаются, прежде всего, статьи, опубликованные им в журналах «Революция и горец», «На подъеме» во второй половине 20-х - начале 30-х гг. XX в. «Не может быть и речи о ликвидации неграмотности среди широких народных масс, иначе как на родном языке, или минуя родной язык, или загнав его на третье или десятое место в ряду других предметов преподавания. Не может быть и речи о приближении нашего госаппарата к трудящимся массам без того, чтобы не вести работу аппарата на языке этих масс. ...Эта огромная по своим важным последствиям работа должна стать центром приложения всех культурных сил, и первая, неотложная их задача - ликвидировать свою неграмотность на родном языке» (Мамакаев М. За большевистские темпы коренизации аппарата, против недооценки роли родного языка (из опыта Чечни). - «Революция и горец», № 3, 1929, с. 65-68). Эти слова написаны ] 930 году, но разве не с этой проблемой столкнулась сегодня чеченская интеллигенция? М. Мамакаев, как видим, уже в юношеские годы ревностно защищал национальную самобытность своего народа, его язык, культуру, историю. В этих вопросах он не знал компромисса: так, отстаивая свои взгляды на вопросы национального культурного строительства, он вступил в полемику с осетинским писателем Дзахо Гатуевым (написавшим во второй половине 20-х годов романы «Зелимхан», «Ингуши», «Дикало замана» и др.). В 1929 году в журнале «Революция и горец» появилась статья М. Мамакаева «Как не нужно писать о Чечне». В ней студент Коммунистического университета трудящихся Востока обратил внимание дагестанского историка и публициста Али-бека Тахо-Годи и писателя Дзахо Гатуева на их необъективный подход к вопросам истории Чечни и на фактах показал искажение двумя известными литераторами героической истории чеченского народа периода Гражданской войны на Северном Кавказе. «На полях Гойты погибли десятки и сотни лучших сыновей чеченской бедноты, сражавшейся героически, от¬давая свои жизни за дело освобождения Чечни, за Советы. Это потому, что в Чечне было классовое расслоение, хотя Д. Гатуев говорит, что даже «намека на такое расслоение не было» (Мамакаев М. Как не нужно писать о Чечне. - «Революция и горец», № 3, 1929, с. 65-68). И что же? После появления статьи Дзахо Гатуев нашел М. Мамакаева, подружился с ним, несмотря на большую разницу в возрасте, увидел в молодом человеке литературный дар и всячески способствовал его развитию. В своих воспоминаниях в связи с 80-летием Дзахо Гатуева М. Мамакаев писал о своем учителе: «Это он, Дзахо, привел меня, юного чеченца, в далекое майское утро 1928 года на Белорусский вокзал встречать родоначальника великой советской литературы Горького, возвратившегося из Италии. Он познакомил меня, начинающего поэта, с Владимиром Маяковским, Эдуардом Багрицким. Он заставил меня читать автору «Думы про Опанаса» мои стихи на чеченском языке. Благодаря ему Э. Багрицкий стал первым переводчиком моих стихов». В острой дискуссионной схватке с названными и другими авторами, уже на заре советской власти начавших целенаправленную работу по искажению истории и национальных особенностей характера чеченского народа, оттачивалось перо юного М. Мамакаева-полемиста. Тогда появилось у него настойчивое желание их публикациям противопоставить научно выверенное исследование, посвященное истории родного народа. И оно было им написано. «Чеченский тайп и процесс его разложения» - так называлась работа М. Мамакаева, опубликованная в 1936 году. Напомню читателю: ему было тогда 26 лег. Позже автор доработал и переиздал её в 1962 году. ... Наступили и для чеченской интел¬лигенции трагические годы репрессий. В конце 30-х годов XX в. М. Мамакаев, С. Арсанов, С. Бадуев, А. Дудаев, А. Нажаев, III. Айсханов, X. Ошаев - писатели, стоявшие у истоков чеченской литературы, в 1937-1938 годах были репрессированы. Многие из них расстреляны. Только неистребимое мужество, самоотверженность в борьбе с энкаведешниками позволили М. Мамакаеву выйти из грозненской тюрьмы. Увы, оказывается, только на время: 6 сентября 1940 г. бывшее УГБ НКВД Калмыцкой АССР в г. Элисте арестовало М. Мамакаева, поехавшего от Чечено-Ингушской автономной республики на празднование калмыцкого героического эпоса «Джангар». Его взяли прямо из президиума конференции. Шестнадцать долгих лет он провел в лагерях города Игарки. Провел, однако, не в смирении, а в борьбе за свое человеческое достоинство, за достоинство тех, с кем ему пришлось отбывать несправедливое наказание. На поселении он организовал литературное обьединение, члены которого даже много лет спустя писали ему благодарственные письма за участие в их личной и творческой судьбе. Значительны заслуги М. Мамакаева и в развитии чеченской прозы. В конце 50-х годов XX в. им издана книга рассказов и очерков «Лед тронулся» (1958), в которых отразились наблюдения и мысли писателя, накопившиеся у него в Игарке. Одним из главных достоинств сборника является любовно нарисованные писателем образы представителей многих национальностей, с кем ему приходилось делить тяготы лагерной жизни. С выходом сборника «Лед тронулся», как и второй книги «Дорогой Родины» (1960), писатель существенно обогатил чеченскую литературу новым жанровым и стилистическим направлением, введя в нее традиции путевого, документального и публицистического очерка, инонациональную тему. Вскоре обратившись к эпическому жанру, он углубил начавшееся на стыке 1950-1960-х годов романное мышление в чеченской литературе. Внимание писателей в те годы привлекала история народа, у которого после тринадцатилетней ссылки появилась духовная потребность осознать свое прошлое. Но первые же крупные произведения, в которых были предприняты попытки показать судьбу чеченского народа в контексте российской истории, встретили яростное сопротивление со стороны партократии. Роман М. Мамакаева «Мюрид революции» (1963) тоже, посвящен теме Гражданской войны. Раскрытие образа А. Шерипова - командующего Чеченской Красной Армии, поэта, публициста, переводчика и ученого-историка, помимо художественно-эстетической значимости, вскоре после восстановления автономии чеченцев имело также огромное моральное значение, ибо этим произведением писатель в определенной мере реабилитировал народ, обвиненный сталинско-бериевской бандой в нелояльности к советской власти и во времена Гражданской войны, и в годы Великой Отечественной войны. Писатель прослеживает процесс формирования мировоззрения А. Шерипова в сложнейших условиях политической, военной жизни, столкновений национальных интересов в Терской области. Будучи, по сути, еще юношей (он погиб на 22-м году жизни), он не только сражался на фронтах, но смело и умело разоблачал антинародную сущность и белогвардейского движения, и «своего» «горского правительства», пытавшегося отделить Северный Кавказ от России и подчинить его Турции. Блестящим образцом политической публицистики А. Шерипова, свидетельством его отчаянного бесстрашия в отстаивании подлинных интересов низших слоев народа является его письмо «Правителю Чечни от добрар-мии генералу Э. Алиеву, председателю Атагинского национального совета И. Чуликову». «Если в словах «горского правительства» сверкали звезда и полумесяц, то теперь в них блестит британский лев, а он идет не для защиты мусульман от христиан, не для утверждения шариата, а для утверждения своего международного империализма», - так обнажал А. Шерипов авантюристов всех мастей, слетевшихся тогда на растерзанную, Наполовину сгоревшую в пламени Гражданской войны Чечню. Как много аналогий событиям на моей родине в конце XX - начале XXI века нахожу я в том далеком времени, в образах и действиях тех людей! Концепция романа «Мюрид революции» не нравилась обкому партии. После его появления была придумана так называемая теория возвеличивания роли отдельной личности в истории. Писателя упрекали, что он чрезмерно возвеличил роль А. Шерипова в Гражданской войне. Сразу же после издания «Мюрида революции» М. Мамакаев приступил к сбору материалов для написания крупного эпического полотна, посвященного событиям в Чечне в начале XX века. Через три года роман «Зелимхан» был закончен и в 1967 году издан на чеченском языке.

После его появления нападки на М. Мамакаева со стороны обкома усилились: в воссозданном в романе образе заступника социальных низов народа Зелимхана из Харачоя идеологи увидели пропаганду писателем свободолюбия личности, протестующей против властей. Такой взгляд на роман во многом был обусловлен однозначно отрицательной оценкой абреческого движения на Кавказе в XIX - начале XX в., утвердившейся в советской историографии. А между тем концепция личности в истории в прозе М. Мамакаева пользовалась пониманием за пределами Чечено-Ингушской АССР. Так, «северный» цикл его произведений был в 1962 году переведен на кумыкский язык с предисловием известного литературоведа Камала Абукова. Роман «Зелимхан» был издан на турецком языке в Стамбуле в 1981 г., там же в 1988 г. была издана его поэма «Любовь Непси». «Мюрид революции» был издан в Киеве в 1973 г. Необходимо особо подчеркнуть: М. Мамакаев явился подлинным новатором и в поэзии, и в прозе. И все же его исключительно большой вклад в дело развития этих двух жанров еще не дает должного представления об этом всесторонне одаренном человеке. Его талант, как сказано, раскрывался и в жанре публицистики. С самых первых шагов своей биографии М. Мамакаев способствовал утверждению правды жизни и публицистическим словом. Дарование М. Мамакаева-публициста особенно ярко раскрылось в конце 50-х, в 60-е и 70-е годы. Многие его статьи тех лет вошли в книгу «Солдаты Октября», изданную в 1969 году. Среди них такие, как «Наше завтра», «Солдаты Октября», «Народный комиссар», «Несгибаемый в борьбе», «Муса», «Клятва отцов» и др. Из статей, написанных, в последние годы его жизни, насыщенных гражданским пафосом, боевитостью, особенно примечательны «Турция, как она есть», «Вместе, плечом к плечу». И еще об одной грани деятельности этого большого художника. Всю свою жизнь он помогал молодым растущим литераторам. Еще в 30-х годах, особенно после первого съезда советских писателей, в работе которого он участвовал, М. Мамакаев редактирует альманах «Кхиам» («Рост», 1934), сборники стихов чеченских поэтов, пишет к ним («Итт б1аьсте» - «Десять весен», 1931) вступительные статьи, проявляя себя как одаренный литературный критик и литературовед. Эту работу он продолжает с удвоен¬ной энергией в 50-70-х годах как редактор альманаха «Орга», как составитель антологии чечено-ингушской поэзии (М., 1959). В его архиве было много писем, в которых его ученики нарисовали образ заботливого и мудрого учителя. Воссоздание закономерностей формирования чеченской литературы на примере творчества С. Бадуева («Певец народной думы»), анализ текущего литературного процесса («Поэты и современность», «Показать духовную красоту нашего современника» и др.) - всего лишь часть той большой литературно-критической работы, проделанной М. Мамакаевым в в 60-х - начале 70-х го¬дов. В этих статьях, написанных остро, с полемическим задором, М. Мамакаев смело и решительно восстает против литературного брака.

...Вся жизнь М. Мамакаева отдана была людям, посвящена служению своему народу, формированию и сближению российской многонациональной культуры новейшего времени.

Хасан ТУРКЛЕВ №249, 28 декабря 2010 г.