Из недр Отчизны истории крупицы собирая («Столица плюс»)

28.09.2011 15:15

11 сентября 1941 года, в день, когда в Грозном родился Муса Багаев, его отец Харон третий месяц с начала войны находился в одной из передовых частей Красной армии, яростно бившейся с фашистами. Пройдя всю войну, чудом избежав депортации (не всех чеченцев депортировали из передовых частей), дошел до Берлина.

В 1946 году Харон Багаев демобилизовался и вернулся домой. Из комендатуры Грозненского района, куда он пришел для отметки, его сразу же прямиком направили в КГБ. Допросивший Харона капитан госбезопасности изъял часть его документов со словами: «Вам они больше не понадобятся» и положил в самый дальний ящик огромного стенного шкафа, вернув при этом паспорт и военбилет. Помимо этого, ему

объяснили, что по истечении 4 месяцев он должен уехать в Среднюю Азию.

Где искать в то время родных в огромном Казахстане без адреса, без денег, Харон не знал. Переписка с ними по каким-то причинам прекратилась еще в конце 1942 года. Пройдя множество мытарств и сотни инстанций, он все же нашел своих близких. Но не всех… Не застал отца и жены, родившей ему наследника и скончавшейся через год после этого…

В ссылку 3-летний Муса отправился вместе с дедом и бабушкой, с которыми он прожил два года, после чего мальчика взял к себе дядя, брат Харона. Там, в поселке «Георгиевский лубзавод» Джамбульской области и произошло первое знакомство пятилетнего Мусы с отцом, вернувшимся с фронта.

Сразу же по приезду Харон устроился слесарем на лубяной завод. Дело знал хорошо: недаром в Грозном до войны был вагоновожатым, которому доверили управлять первым трамваем, который пошел в Октябрьском районе в 1938 году.

– Поселок, в котором мы проживали, был довольно интересным, – вспоминает М. Багаев. – Там жили русские, немцы, евреи – сплошь переселенцы из Центральной России. Это были очень сердобольные люди. Прошедшие чистку 30-х годов, выселенные с родных земель, «раскулаченные», они, как никто другой, понимали наше бедственное положение. Практически, благодаря их помощи, мы по-настоящему и не узнали голода в то время.

– Муса Харонович, что Вам особенно запомнилось из детства?

– Помню соседа, все звали его дядей Васей. У него был упряжной бык и двухколесная, напоминающая кавказскую, арба, на которой мы часто ездили с ним на сенокос. Для меня, шести-семилетнего сорванца, было сущим удовольствием прокатиться на арбе до поля, помочь сгрести сено. А дядя Вася любил угощать меня молоком и хлебом, при этом всегда что-нибудь рассказывая. Вечером, на обратном пути я забирался на верх копны, высившейся на арбе и раскинувшись лежал, вдыхая луговые запахи… Уже прошло более 60 лет, но и сейчас запах свежескошенного сена живо будит во мне образ дяди Васи, делящего со мной в поле нехитрый обед, возле арбы, запряженной огромным быком.

В 1949 году для Мусы наступила школьная пора. Тому, что мальчик с юных лет начал приобщаться к литературе, немало способствовала богатая поселковая библиотека. Для того времени, можно сказать, она была уникальной. Именно в ней будущий археолог впервые приобщился к произведениям отечественных и зарубежных классиков. В 8-м классе мальчик зачитывался Драйзером и Дюма.

Население поселка состояло из довольно образованных людей, поэтому неудивительно, что в школе преподавали хорошие педагоги. Мусу и его сверстников-земляков они ласково называли «чеченята». Дети любили их и старались хорошо учиться.

– До войны у меня была большая пачка писем от моей учительницы младших классов Лидии Владимировны, с которой наша переписка продлилась до 1967 года. Это была очень одаренная женщина, богатой души человек и талантливый педагог. В школу она пришла после того, как потеряла руку на местном лубяном заводе. У нас были очень доверительные отношения, – рассказывает М. Багаев.

Когда Муса в 1967 году поступил в аспирантуру в Москве, он написал сразу же Лидии Владимировне письмо, в котором просил ее заказать все, что она пожелает (с аспирантской стипендией можно было уже что-то себе позволить). В ответ вернулось нераспечатанное письмо со штемпелем «адресат умер». Багаеву до сих пор трудно вспоминать об этом моменте…

– Мне сегодня очень не хватает этих писем, которые я бережно хранил до первой войны. В них учительница много писала о нас, чеченских детях, о том, что, по ее мнению, мы из себя представляем. Сейчас по этим письмам я мог бы написать хорошую книгу, но, к великому сожалению, все они вместе с библиотекой, которую я начал собирать еще в Казахстане, сгорели.

В старших классах Муса сдружился с учителем истории, бывшим фронтовиком, очень интересным и многое повидавшим человеком. С ним со временем Багаев поделился заветной мечтой – поехать в Ленинград и выучиться на морского офицера. Парень был очень худощав, и преподаватель высказал опасение, что его могут не взять по состоянию здоровья. Отказавшись от этой идеи, по его рекомендации М. Багаев приезжает на родину и подает документы в Грозненский нефтяной институт на технологический факультет. Экзаменов юноша не боялся, чувствовал свою хорошую подготовку по всем дисциплинам. Но ему не повезло: в том году в рядах Вооруженных сил СССР прошло сокращение. При поступлении в вуз лицам, сокращенным из армии, было достаточно сдать экзамены на тройки. Поэтому для Мусы, сдавшего экзамены на три пятерки и четверку, один балл оказался решающим – он не прошел по конкурсу. К тому времени Багаев уже познакомился со многими абитуриентами-земляками. Они-то и посоветовали ему сдать документы в пединститут, где добиралась группа историко-филологического факультета.

Без труда сдав экзамены, юноша стал студентом пединститута. Но мечту о технической специальности он не оставил. Еще при возвращении из Казахстана Мусе удалось уговорить директора школы отдать ему личное дело на руки. После поступления в пединститут он втайне параллельно идет учиться в 10-й класс вечерней школы, предъявив там справку об окончании девяти классов, взятую из личного дела. Все это совершалось для того, чтобы, получив еще один аттестат, вновь попробовать поступить в нефтяной институт (в то время после поступления в вуз аттестат выдавали на руки либо после окончания учебного заведения, либо после отчисления из него). Так парень и учился первый семестр: днем в институте на 1-м курсе историко-филологического факультета, вечером – в 10-м классе вечерней школы. К началу первой сессии Муса уже обзавелся множеством товарищей на факультете, профессия постепенно увлекала его, он втянулся в свою специальность филолога и оставил вечернюю школу.

После первого года учебы М. Багаев узнает, что в крае работает северокавказская археологическая экспедиция под руководством знаменитого ученого-кавказоведа Е.Крупного.

Пройдя довольно непростой отборочный конкурс, он был зачислен в экспедицию, в которой, досрочно сдав экзамены, мог каждый день работать с мая до начала сентября. За четыре месяца Мусе удавалось поработать в нескольких отрядах, которыми руководили маститые археологи – Крупнов, Козенкова, Мунчаев, Морковин. Конечно, для студента это была серьезнейшая школа, дающая богатый практический опыт в области археологических изысканий.

– Муса Харонович, каковы Ваши самые яркие воспоминания из студенческих лет?

– Когда я попадал в так называемый «горный» отряд, которым руководил Морковин, я открывал для себя удивительную красоту родного края! Хотя горы не были для меня в диковинку: в Казахстане мы жили на границе с Киргизией, и мне не раз приходилось подниматься на Тянь-шаньские гряды, кстати, во многом схожие с чеченскими горами – те же лесистые склоны, мало скальных хребтов. Но вид родных гор, башен, склепов поражал особенно!

Светлыми воспоминаниями остались и интереснейшие беседы с Морковиным, с которым мне повезло жить в одной палатке.

Ученик Крупнова, он знал очень много любопытных фактов, касающихся истории Кавказа. Наши разговоры о жизни, быте, горских обычаях были весьма познавательны для меня. Особенностью этих бесед было и то, что о правах и обычаях кавказских народов мне в малоизвестных деталях рассказывал русский человек, кстати, высоко ценивший и уважавший их. Это было очень памятно.

Другим, навсегда врезавшимся в память моментом, я обязан самому процессу археологических раскопок. Это волнующее, непередаваемое ощущение, когда впервые, вскрывая древнее погребение, расчищаешь останки тысячелетней давности, находишь предметы вооружения, украшения, бытовую утварь…

Правда, с одной стороны, оно омрачалось пониманием того, что, вскрывая захоронение, ты навсегда разрушаешь его, но с другой стороны, даешь возможность заговорить на многих языках.

Изучение погребений все-таки отличается неким своеобразием. Другое дело – архитектурные памятники: поселения, жилища, дворцы, культовые сооружения и т.д. после обнаружения и изучения они становятся доступными для общества в виде открытых музеев.

Всерьез увлекшись археологией, М. Багаев потерял всякий интерес к своей основной специальности - филологии. Он перечитал горы литературы, осваивая историю и археологию.

Выйдя из стен вуза в 1964 году, Багаев был принят в Чечено-Ингушский научный исследовательский институт истории, языка и литературы, где к тому времени уже год как функционировал в сектор этнографии под руководством Б.Виноградова. Получилось так, что Муса Багаев стал первым чеченцем-археологом, принятым в этот отдел. Разумеется, собирался поступить в аспирантуру, но призвали в армию. Сбылась-таки детская мечта: он попал на военное судно Черноморского Краснознаменного флота. Отслужив положенные в морском флоте три года и получив массу положительных впечатлений от жизни в море, Муса демобилизовался.

Вернувшись в НИИ, поступил на очное отделение аспирантуры Московского института археологии АН СССР,

Судьба распорядилась так, что Муса Багаев стал последним аспирантом у Е.Крупного, умершего в 1970 году. Предложение поменять научного руководителя М. Багаев отклонил и его автореферат вышел с фамилией руководителя, обрамленной траурной рамкой.

В 1971года у М. Багаева состоялась защита кандидатской диссертации по раннесредневековой материальной культуре Чечни и Ингушетии. В том же году он был приглашен в Чеченский государственный педагогический институт (впоследствии переименован в ЧГУ) читать курс лекций по истории Древнего мира, где до сих пор преподает на кафедре истории.

– Муса Харонович, как Вы считаете, почему в археологию идет так мало чеченцев?

– Думаю, здесь кроется несколько причин, и первая из них – материальная. Получать смехотворные 4-5 тыс. рублей в месяц, в то время как молодому человеку нужно становиться на ноги, жениться, строиться. С другой стороны, все видят, насколько девальвировала сегодня наука! Стоит заплатить и можно заполучить и докторскую, и кандидатскую степень. Состоятельных людей много и поэтому много некомпетентных, но имеющих «ученую степень» специалистов. Из-за таких людей наука в наши дни потеряла притягательность.

Еще одна причина, по которой наши парни не хотят идти в археологию – это особенность нашего менталитета, скорее, пережиток – нельзя трогать древние могильные памятники. Хотя во всех арабских странах сейчас европейские и западные экспедиции работают на второстепенных раскопках. Все значительные археологические исследования проводятся местными специалистами, причем, как мужчинами, так и женщинами.

Руслан Абдулаев №74, 27 сентября 2011г.