Счастливая ноша («Молодежная смена»)

25.06.2013 12:44

За глаза Хьасана Туркаева называют аристократом. В самом деле, он являет собой живой пример чеченского аристократизма, «оьздангалла» и внешними, и внутренними качествами, и содержанием.

И никогда не подумаешь, что этот высокий, светлый человек с детства прошёл через тяжелейшие испытания. Нет, наоборот (особенно малознакомые) решат, что он воспитывался где-нибудь в Европе, в среде избранных, и там же получил светское образование и никогда не знал трудностей. Не будет ошибкой, если сказать, что Хьасан вобрал в себя всё лучшее, что есть в нашем народе и именно это и делает его эталоном на его жизненном пути, отнюдь не увенчанном лаврами.

Он родился на самом исходе счастливого времени, того времени, когда люди ещё не знали, когда они родились (да и кто знает, и зачем человеку знать, когда он родился и когда покинет мир сей?), того времени целостного сознания, когда жизнь воспринималась, как часть Бытия, Вечности и считать время было незачем и недосуг. «В пору первой прополки кукурузы…» - рассказывает Хьасан, смеясь. Счастливое время, когда не надо было «наблюдать часы», заканчивалось, закончилось, хотя люди всё ещё помнили его отголоски. В новом, жестоком времени, в котором люди и время брались на учёт, в анкету, в надзор - пришли за отцом, председателем сельского совета, оговорённым кем-то. Отец не вернулся. «Оттуда» не возвращались. Остальное свершилось через четыре года. В смутных (или же ярких, но за давностью лет, кажущихся смутными) воспоминаниях навсегда врезалось в память раннее зимнее утро. Грохочущий стук в дверь… Солдаты с неимоверно длинными штыками наперевес… Тем, кто пришёл с оружием, вершить неправду против детей, женщин и стариков было почему-то страшно. При виде их, проснувшемуся ребёнку, тоже стало страшно. «А ну-ка, мальчик!» - крикнул один из вошедших, видимо, для бодрости. Дальше быстрые сборы матери и дорога… Когда перешли через Аргун, будто отрезало. Осталась дорога к смерти. В небытие. Познание жизни в шесть лет в пространстве изгнания, клеветы и наветов.

Там, в ссылке, из его поколения выжили немногие. Вечные недоедания, холод, болезни косили всех подряд, особенно детей. Счастьем было иметь краюху хлеба, обувь, тетрадь, карандаш. Они росли, несмотря ни на что, свято веря в идеал грядущего счастья, ждущего их «за горизонтом». Магнетизм идеи превосходил реальность, застя мир насилия и обмана. Они взрослели на чужбине, в «интернациональной» среде ссыльных народов: немцев, украинцев, греков и других. Это было поколение, которому через тринадцать чёрных лет, предстояло сесть в аудитории и затем, выучившись, в условиях жёсткого прессинга медленно разгребать завалы насилия, лжи и забвения. Это было поколение, которому предстояло заново отстраивать национальный дом, культуру, сознание. Всё это было впереди, а пока надо было выжить.

…Человек склонился над землёй, и внимательно что-то высматривал среди только что взошедшей травы в саду. Мы поздоровались, и Хьасан, слегка отпрянув от земли, сказал: «У них всё, как у людей…». Взбудораженные весенним солнцем муравьи бегали под нашими стопами, в своём царстве-государстве, хлопотливо готовясь к предстоящей зиме. Позже, снова и снова прокручивая этот застрявший в сознании эпизод, всё- таки, не согласился с идеалистическим выводом наблюдателя жизни муравьёв. Хотя бы потому, что муравьи, как разумные существа, не живут принципом насилия, ссылаясь на «высшие принципы», и довольствуются малым, без излишеств, потребляя ровно столько, сколько необходимо для поддержания жизни.

Скромный дом, отстроенный после войны, выходит прямо в сад, создавая ощущение, что ты находишься в саду. В доме везде книги, книги, книги… Библиотека… Книга – судьба хозяина дома в саду.

Помню разрушенный до основания город. Снег, летящий наотмашь и жидкая грязь везде, так что и ногой ступить невозможно. Стылые лица, стылые души, и какая-то странная тишина во всём, и во всех, будто люди, и всё на свете, всё ещё не верят в произошедшее, в чудовищную правду, и ветер, посвистывая, воет, заметая по дальним бывшим улицам и закоулкам пыль руин. И неизвестно, где живут люди. И среди этого апокалипсиса вдруг книга: «Культура Чечни». Это было равносильно тому, как если бы мёртвый зашевелился и встал. Эта книга была его ответом всем тем, кто вверг народ в духовный геноцид, отняв у него всё, и даже право мыслить. Это был бастион, созданный им в страшные годы беззакония, поворотный момент в годину испытаний. А до этого…

Ему пришлось уехать… Если ребёнком лишили Родины инквизиторы, то теперь то же самое делали с интеллигенцией «революционеры»- необольшевики. Тем, кто объявил интеллигенцию «гнилой», профессор Туркаев явно мешал. В Москве устроился работать грузчиком и также, как и в студенческие годы, разгружал вагоны, чтобы выжить и чтобы выжила семья. Там и родилась идея книги о чеченской культуре. Он совершенно отчётливо понимал, что эта книга нужна сейчас как никогда. Книга собиралась среди хаоса и руин, благодаря человеку, в кристальном сознании которого она зародилась в эти лихие годы. Наверняка эта книга была его главной, или одной из главных. На сегодняшний день книга выдержала два издания и, уверен, выдержит ещё не одно.

Книг в его жизни было много. Лето одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Так сложилось, что из их семьи ему довелось вернуться на Родину первым. Братья посадили на самолёт до Астрахани, а оттуда поездом. До этого были долгие проволочки с разрешением на возвращение, но как-то всё же обошлось. С собой у него был большой чемодан. Из Грозного в Советское (Шатой), тогда ходили автобусы-жуки, в которых яблоку негде было упасть. Попутчики подсказали, где надо перейти Аргун по самодельному мосту в родное село Варанда. В село он пришёл поздно. До смерти напугал сноху, хлопочущую в сумерках над ужином во дворе, появившись со своим внушительным чемоданом из рослой кукурузы. Этот эпизод до сих пор вспоминают со смехом, особенно его чемодан, набитый книгами. «Ва-а-а.., к1ант, - приговаривала сноха, потчевая его ужином, - и как ты дотащил эти книги пять километров в гору?» Обратно его пустили не скоро. В Грозном начались беспорядки с требованиями «не пущать», вернуть «всех чеченов» обратно туда, «где Макар телят не пас».

На историко-филологическом факультете пединститута, где он начал учиться, сошлись одарённые ребята, кому суждено было впоследствии отстраивать заново здание национальной культуры, самосознания. Преподаватели, подлинные интеллигенты, относились к ним с особенным вниманием, стараясь передать им как можно больше знаний, воспитать в них дух ответственности перед обществом, развить способность самостоятельно мыслить. По существу, их поколению предстояло заявить о себе, как о новой генерации, способной решать задачи национального масштаба. И они оправдали надежды народа. Достаточно назвать такие имена, как Мохьмад Дикаев, Илес Татаев, Эдуард Мамакаев, Хьасан Туркаев, чтобы убедиться, что это действительно так. Они прошли хорошую школу, там, в степях Азии, и всем предшествующим существованием были готовы к миссии просветительства. Теперь, будучи на Родине, их окрыляла мечта сказать миру правдивое слово о своём народе.

После института Хьасан с головой окунулся в науку. Чечено-Ингушский научно-исследовательский институт истории, языка и литературы пребывал по существу в стадии своего становления. Ему поручили заведовать сектором литературы и фольклористики. Надо было расчистить завалы, оставленные годами забвения, «культа личности», создать фундамент литературы, воскресить в памяти забытые имена, сказать правдивое слово о расстрелянных, замученных, оболганных. Из-под пыли забвения, благодаря его усилиям, один за другим вставали Саид Бадуев, 1абди Дудаев, Ахьмад Нажаев, Шамсудди Айсханов. Надо было также заново собрать и осмыслить фольклор. Четверть века ушло на этот поистине титанический труд. Венцом этого подвижнического усилия, каждодневной, кропотливой работы стали следующие весомые результаты. Возглавляемый им сектор издал за это время под его редакцией восемь томов «Известий», в которых публиковались научные статьи по широкому спектру проблем художественного наследия чеченцев и ингушей. Под научным руководством Туркаева институт подготовил также три тома чечено-ингушского музыкального фольклора. Крупным событием в общественной и культурной жизни явилось издание институтом в 1979 году чеченских песен «Илли». В работе над этой книгой Хасан Вахитович привлёк маститых московских переводчиков. Наряду с подготовкой к изданию этих поистине бесценных трудов, им проводилась систематическая работа по проведению региональных и республиканских конференций, посвящённых развитию литературно-критической и научной мысли. Особым событием в те годы, конечно, явилось издание Туркаевым двухтомного собрания сочинений основоположника чеченской советской литературы Саида Бадуева. Для чеченской интеллигенции, да и для всех любителей литературы, этот день стал настоящим праздником. Так, шаг за шагом, последовательно и упорно создавалось высокое здание национальной литературы, критической мысли, культуры.

Одни за другой выходили из-под пера молодого учёного, успевшего защитить кандидатскую диссертацию, книги и статьи, в которых он развивал чеченское литературоведение. За годы своей научно-педагогической деятельности Х.В. Туркаев издал семнадцать книг, его перу принадлежат сто двадцать научных публикаций и вступительных статей к избранным произведениям чеченских писателей, около ста пятидесяти научно-популярных журнальных и газетных статей. И это не считая отзывов и рецензий на тридцать шесть научных диссертаций в различных регионах СССР от Кавказа до Урала. Капитальным трудом стала, судя по многочисленным отзывам учёных, докторская диссертация Хасана Вахитовича «Развитие реализма в литературах чеченцев и ингушей», по истории литератур двух родственных народов. Под его опекой защитились десятки молодых учёных и это особенно его радовало. Его по праву считают основоположником чеченского литературоведения и литературной критики. Результатом многолетних поисков в архивах и его гражданской смелости явилось то, что он вернул чеченскому народу, находившиеся долгие годы под запретом, имена выдающихся писателей и общественных деятелей конца девятнадцатого и первой четверти двадцатого века братьев Исмаила и Ахметхана Мутушевых и Таштемира Эльдерханова. Большая, огромная работа за более чем четвертьвековой период. Итогом этой работы стал капитальный труд «История чечено-ингушской литературы», к сожалению, не увидевший свет из-за начавшихся в республике событий.

Книги, книги, книги… Счастливая ноша… Сбывшиеся и несбывшиеся. Была ещё одна, можно сказать, вышедшая в ту же пору античеченской оголтелой истерии «Чеченцы в истории, науке и культуре России». Из пяти томов избранных трудов недавно вышел первый том. Да, видно, не зря он вернулся на Родину с поклажей книг, не зря тянул их на гору. Это первое возвращение в родное село видится символическим, судьбоносным в его жизни. С тех пор, а может и с того раннего зимнего утра, когда разбудили громким стуком в дверь и окриком: «А, ну-ка, мальчик!» началась она, судьба мыслителя, учёного. Его позвали в большую жизнь, в «прекрасный и яростный мир». Так и есть, наверное. Большая жизнь, большая судьба, большой труд - видятся на расстоянии.

Профессор Туркаев перелистывает книгу жизни… Две вершины взяты. Осталась третья, но не последняя. Если проследить этот путь на вершины, то первой из них является воссоздание здания литературы. Вторая вершина - вывод чеченской литературы во всесоюзный и российский контекст. Здесь, как известно, богатая палитра, начиная от Пушкина, Лермонтова, Толстого и до современности. Третья вершина самая интересная впереди - вывод чеченской литературы в мировой круг. Дальше? Дальше новые круги… Новые спирали… Кроющиеся в генофонде, в надписях на башнях, в зове крови…

Сказать, счастливая судьба, видимо, мало. Хьасан, сегодня в дни своего юбилея, «в пору первой прополки кукурузы…» по-своему вернул утраченное счастливое время, когда люди не знали, когда родились и когда расстанутся с этим солнечным миром. Вернул всей своей жизнью. Несгибаемым характером, неистовым трудом, когда и труд не труд, а счастье, потому что любишь его не как своё, личное, а как Дело Народа. Этим самым он доказал, что интеллигент слово не ругательное, а уважительное. И это негласное звание – аристократ, «оьзда саг» даётся далеко не каждому. Это признание Народом своего Сына. Не это ли высшая награда? Конечно, так…

Тауз Исс №48 (1082) 22 июня 2013г.

_{Все права защищены. При перепечатке ссылка на сайт ИА "Грозный-информ" обязательна.}