Это не столько пейзажи, сколько... космос («Вести республики»)

04.10.2011 13:49

«Зима в горах Кавказа сурова, но по-своему прекрасна. И бывают такие ослепительно-яркие, тихо-морозные, сказочные дни, когда под голубым, бездонным небом, где нет и тени облачка, жгуче блестит от низкого солнца свежий колючий снег, кругом белым-бело, только вспыхивают разноцветными искрами блестки, что пронизывают своей легкостью и свежестью сладкий, пьянящий воздух. И все так чисто, просто, искренне, как детский смех, все вокруг возвышенно, парит, так и хочется взлететь до самых облаков и окунуться в бесконечно сизую пелену туч, что не могут от ненастья равнин подняться к вершинам. И не надо. Там, в низинах, иной мир: многолюдно, шумно, беготня, хаос и суета. А в высокогорном селе Макажой, хоть и праздник - свадьба, все степенно, неторопливо. Всем селом собирают невесту, дарят ей подарки, накрывают стол в доме Мастаевых, что на краю села, у самого обрыва, прямо у бурлящего родника, ледяные, пузырящиеся, вкусные воды которого с неукротимой мощью, будто под напором свободы, вырываются из могучих каменных глыб. И за века, что помнят, по преданиям, горцы, этот неистощимый поток пробил в скалах свой отшлифованный жизненный путь - невероятной красоты и силы водопад, который низвергается всегда, как наивная мысль, по прямой вниз, и, лишь дойдя до теснин ущелья, кои являются предвестником обжитых низин, он, как и помыслы равнинных людей, становится извилистым, обтекаемым, менее шумным, менее страстным, все более мутным и покорным, как и те ручейки, что впадают в него со всех сторон, чтобы вскоре раствориться в бескрайней толще просоленной морской воды, где вкус един. Но это не питье, да иного нет: то жизнь, а может, лишь существование?..

Ныне мало кто верит в эту мифологию: край заброшен, на периферии истории и прогресса, почти глухой. Но какая здесь природа - завораживающая красота! Альпийские просторы, крутые обрывы скал, журчание родников, гул водопада, причудливые гирлянды сосулек, искрящийся снег и гордые вершины прямо перед тобой», - это начало романа Канты Ибрагимова «Дом проблем». На своем сайте он пишет:

- Меня часто спрашивают, какой роман я больше всего люблю. А я отвечаю, что мои романы как мои дети, и всех люблю одинаково. Однако и любой родитель это знает, что к младшему наиболее трепетное отношение. Я об этом как-то невольно думал, и мне кажется, что это от того, что младший ребенок получит по жизни меньше родительского тепла. Может быть, к литературе это не имеет отношения, у меня такое же трепетное отношение к моему последнему роману «Дом проблем», который почему-то читатели в целом не приняли и не поняли.

Согласен, что "Дом проблем"- это необычный стиль литературы. Если честно, я не стремился к новизне стиля, так получилось в процессе написания. И, конечно, мое мнение субъективно, но мне кажется, что роман "Дом проблем" отражает реалии новейшей истории Чеченской Республики, Кавказа, и России в целом.

Хотя сам роман описывает революционные события последних десятилетий, вместе с тем сама идея романа зародилась у меня высоко в горах, там, где до сих пор нет, по крайней мере, мало чувствуется, влияние цивилизации. Там, где сохранена гармония человека, как части природы. И находясь в горах, у истоков кристально чистых родников, ты невольно поражаешься тем цивилизационным процессам, которые происходят на далекой равнине, там, где и реки становятся грязными и мутными.

Вот об этом роман "Дом проблем".

И вот на днях я вновь посетил это место высоко в горах, в природно-ландшафтном тупике, которое называется Нохчи-Келой. Там течет кристально чистая родниковая река Нохчи-Келой, там находится перевал Басхой-лам, и та единственная горная тропа, по которой я взошел на эту вершину, где и зародилась идея романа "Дом проблем".

На сей раз я не рискнул идти по этой тропе, и видимо сегодня я уже не смог бы написать такой откровенно жесткий роман, как "Дом проблем". Но я пишу "Аврору". Роман "Аврора" - это уже иная форма подачи информации. Вместе с тем, посетив места, где зародился роман "Дом проблем", я не хочу сказать, что я как-то сумел воспеть эти красивейшие уголки Земли…» - пишет он далее.

Вот здесь вот уж позвольте мне не согласиться с Вами, уважаемый автор. Вы сумели не только «воспеть эти красивейшие уголки Земли», но и подарить всему миру это первозданное таинство природы, которое я тут же представляла себе, когда читала классические строки Ф. И. Тютчева: «Уже полдневная пора палит отвесными лучами, - и задымилася гора с своими черными лесами» или же «над виноградными холмами плывут златые облака. Внизу зелеными волнами шумит померкшая река» и т.д.

И мне хочется повторить вслед за Н.А. Некрасовым адресованные им поэту-классику строки, переадресовав их писателю-пейзажисту, то есть Канте, который в моем представлении именно таковым и является: «Живое, грациозное, пластически верное изображение природы». По- моему, у него все пропущено непосредственно через свою жизнь и душу. И им описаны параллели жизни природы и жизни человеческой души. Подобно классикам, к произведениям которых я обращаюсь всю жизнь, его перу открывается непостижимая тайна, скрытая природой от человека.

- И никто из местных жителей сел Макажой, Нохчи-Келой, Инкота, конечно же, не читал "Дома проблем", им не до этого. И я их не виню за это.

Но я свой долг этой красоте, и тем чувствам, которые я испытал, покоряя Басхой-лам, как мог, описал, отдав малую дань этому краю. И мне было очень приятно вновь побывать здесь, и мне показалось, что сама природа в этот день благоволила мне. Я так давно не отдыхал... – продолжает К. Ибрагимов.

И надо же признаться, что, буквально, то же самое испытывала и я, читая страницы романов писателя, описывающие эту великолепную красоту природы. Я, конечно, тоже не местная жительница села Нохчи-Келой, но тем не менее, прочитала все романы Канты. А о романах «Седой Кавказ» и «Учитель истории» я написала еще в то время, когда роман «Дом проблем» не был даже написан. Еще в то время я была просто восхищена талантом писателя, который так красиво описывает природу, что просто дух захватывает. А затем, когда в последнем романе был описан «природно-ландшафтный тупик, который называется Нохчи-Келой», я пришла просто в неописуемый восторг. Дело в том, что я сама родом оттуда, и хотя некоторые охотники, сами даже толком не знающие ничего, что только мне ни высказывали по этому поводу, я просто горжусь этим и не хочу ни краснеть, ни сожалеть по этому поводу ни на йоту. Родину, родной край, родителей и родственников не выбирают. Я считаю, что мне есть чем гордиться в этом плане, а сожалею лишь о том, что не приходилось жить на своей земле и дышать свежим воздухом, любоваться этой чудной природой. Хотя в детстве я часто ездила туда на каникулах и эти воспоминания, как говорится, до сих пор как бальзам на сердце. Так, например, «кристально чистая родниковая река Нохчи-Келой» мне снится до сих пор в самых чудесных снах и, проснувшись, я вспоминаю о том, как моя тетя Аминт просила меня ступить на деревянный мостик, а я сопротивлялась неизвестно почему. Это для нее, конечно, а я-то прекрасно знала, что боялась просто стайками проплывающих по дну форелей, которые были видны через прозрачную воду. У меня тогда, видимо, был такой возраст, что я не понимала о том, что форель не представляет для меня никакой угрозы. Эти живописные горы, водопады, начинающиеся оттуда и сбегающие в ужасные обрывы страшной реки Шаро-Аргун и, наоборот, красивейшие луга, полевые цветы, растущие на них, - это сны, являющиеся ко мне из моего далекого детства. И, как волшебную сказку, я вспоминаю рассказ моей бабушки Запи, тоже из детства.

Говорят, что в далеком прошлом шайтаны жили и расхаживали на земле среди людей. И Ног1а поймал черта, а тот проклял его. Удивленная этим, я пристала к ней с вопросом: «Баба, а зачем он это сделал?» И она рассказала мне, что Ног1а был очень сильным и мужественным человеком.

Однажды, когда он лег спать, к нему пристал черт, и он поймал его. В кого только не превращался черт: и в змею, и в зверей, но тот не отпускал его. Затем черт превратился в такое, что испугавшись запачкаться, Ног1а отпустил его. Тогда черт расхохотался над ним и начал издеваться над его силой и мужеством. Обозленный силач поклялся, что, если еще раз тот посмеет приблизиться к нему, он не остановится ни перед чем. Но черт снова не оставлял его в покое, а он, схватив его, не отпустил, в кого бы тот ни превратился. И черту ничего не оставалось, кроме как взмолиться о пощаде. Он обещал на определенное время подчиниться ему. «Тогда Ног1а заставил его выстроить замок на вершине холма», - рассказывала бабушка, и мне это казалось какой-то волшебной сказкой.

Мне, наверное, было тогда лет пять, а уже повзрослев, я склонна была думать о том, что это, действительно, волшебная сказка из моего детства, если бы Ног1а, сын Элы (от имени которого пошло название нашей родословной ветви - Элин гар), не был бы прадедом моего прадеда 1абдуллы и не слыл бы в свое время в Нохчи-Келое человеком очень знатным, у которого была даже своя дружина. Он был отцом двенадцати сыновей, от имен которых пошли названия двенадцати родословных ветвей. В Нохчи-Келое есть возвышенность, которая называется возвышенностью Хучи, вот на ней, говорят, и стоял замок, основание которого сохранилось там до сих пор. Жаль, что Канта ничего не знал об этом, но я надеюсь, что в следующий раз, если он надумает писать о Нохчи-Келое, он непременно напишет и об этом.

И, когда я читаю произведения Канты Ибрагимова, я мысленно возвращаюсь туда и благодарю Его, Художника с большой буквы, за то, что его описания являются не столько пейзажами, сколько космосом. Думала, что стихи поэта-лирика А.А.Фета ничто не сможет вытеснить из моей души до прочтения мною животрепещущих картин природы в романах Канты Ибрагимова. В школьном возрасте я с упоением читала описания природы в поэзии Н.А.Некрасова и в прозе И.С.Тургенева, когда эти пейзажи волновали душу не меньше, чем истории героев. И такое же волнение меня охватило при чтении романов Канты и романа «Къоман тептар» Усмана Юсупова, где судьбы Вахи и Алхаста неразрывно связаны с природой, которая дарует им огромные силы и крепкое здоровье, словно могучим деревьям, прорастающим из ее недр.

«Макажой! Альпийские луга, бесконечные, величественные горы. Кристально чистый, несколько разряженный воздух, сухой климат, родниковая вода. Натуральное питание. И солнце, солнце почти круглый год, потому что налитые влагой и свинцовой гарью выбросов тяжелые тучи так высоко не оторвутся от грешной земли. А над альпийскими лугами все прозрачно, лишь белоснежные, легкие перистые облака стройными стайками, как праздничные гирлянды, украшают бездонное высокогорное небо. «Вот здесь надо бы построить противотуберкулезную лечебницу, - о своем думает Мастаев, а потом добавляет: - Я обязательно это сделаю».

Эти яркие мысли приходят обычно по утрам, когда много света, солнца, жизни. Да яркий, зимний день очень короткий: за ближайшей вершиной солнце быстро садится. И тогда скорые сумерки. Понятно, как нелегко жить в горах: температура резко падает, вой водопада не слышен - оледенел. И ветерок с вечных ледников начинает игриво напирать в окно, а потом как запоет, как засвистит в трубе, так что дым обратно в дом задувает, и рыжий огонь керосинки уныло начинает мерцать, вот-вот, кажется, и он под напором горной стихии померкнет.

Вот и ждет Ваха все в крестьянских трудах, да есть у него праздники - два дня в неделю выходные: он уходит в горы на охоту, все дальше и дальше, все больше и больше проделывает путь, все милее и краше для него становятся родные края. Он уже знает, где водятся волки и кабаны, как охотится горная рысь за турами и косулями, где и как медведица воспитывает двух медвежат и как у диких пчел ворует мед, где и как выискивает дичь орел, в каком ручье много форели и на каком склоне почти круглое лето самая вкусная, крупная земляника. Да это все прелюдия к главному. Его взгляд постоянно устремлен к ближайшей вершине Басхой-лам. И вот осенью, в сентябре, когда мир за лето насытился, наигрался, размножился и в преддверии суровой горной зимы немного усмирился, Ваха сказал деду иносказательно:

- Я на два дня переночую в Нохчи-Келой.

- Хорошо. Только смотри, в первый раз на Басхой-лам без проводника не иди.

Если была бы дорога напрямую, даже через перевалы, то от Макажоя до Нохчи-Келой полдня пути. Из-за рельефа приходится обходить хребет Хиндойдук. Только к ночи Ваха прибыл в Нохчи-Келой. Это поселение в своеобразной горной низине. Здесь климат иной, мягкий, природа иная: густые леса, людей проживает поболее, и дома расположены погуще. И занимаются здесь не только животноводством, а более растениеводством, и, как ранее отмечали, люди здесь на вид несколько иные, и диалект немного иной.

Чуть светало. Небо уже было светлым, будто за занавесью включили свет в огромном окне. У самой стены на вид небольшая стремительная речушка Келой, вода в которой белая-белая, как разбавленное молоко. Облизывает она каменную твердь горы, да эти камни даже вода не точит.

Ваха уже знает силу и коварство этих на вид небольших горных речек: ледяные, стремительное течение которых с остроконечным каменным дном не даст просто так перейти вброд. Поэтому он указывает путь к единственной тропе, давно-давно здесь сложили своеобразный мост - два бревна, которые от брызг всегда мокры и скользки. И это словно своеобразный тест - если на таком мосту не выдержишь равновесие, то далее тебе делать точно нечего.

Весь подъем - восемьсот метров - самой природой своеобразными террасами, словно для отдыха, поделен на четыре пролета. Все абсолютно разные: самый тяжелый, сплошь каменные сланцы, руки от утренней росы скользят, кровоточат - это первый этап, после которого на узкой террасе - всего метр - Ваха, как родную, обхватил тоненькую березку, которая неизвестно как здесь взошла, и ничего более не хочет. А его напарник сидит на самом краю, ноги свесил, из рюкзака чурек достал, протягивает. А Ваха в березку вцепился. И хорошо, что не рев, но речку уже и не видно, да еще слышно, а то звук стука его зубов по горам эхом бы прошелся.

- Пошли, - не дает особо проводник отдохнуть.

Второй этап полегче. Уклон более пологий. Здесь есть грунт, растут кустарники, низкие ели. И идти полегче, даже есть порою что-то вроде ступенек. Но тут не отдохнешь, разве что в полусогнутом состоянии. А переход самый долгий, после которого вновь терраса - каменный выступ - полметра, на котором лежишь и думаешь, то ли ветром снесет, то ли скала обломится. Словом, это для Вахи не отдых. А проводник вновь ноги свесил, чай из бурдюка пьет.

- Поешь, поешь, - уговаривает он Мастаева. - Теперь самое трудное... Одно благо - недолго. Нож приготовь.

Третий этап оказался самым коварным. Вновь скала, и не сланцы, как вначале, на которых есть выступы, а сплошь почти монолит, почти вертикально. Вот когда Ваха искренне, до увлажнения глаз пожалел о затее. Он прилип к скале, он хочет ее обнять, а она буквально отторгает его. И мало всего остального, он даже губами облизывает ее, хочет и ртом присосаться. Его единственное спасение - нож, которым он ищет щель, туда вонзает лезвие, и это не совсем надежная, да опора, и с ужасом смотрит вверх. Там ботинки над ним. Они удаляются, оставляя над бездной, и оттуда сорняки в глаза, и он замирает. Все. Он не может даже шелохнуться, боится глубоко дышать. Чуть сильнее ветер, и его снесет. Это конец! Какой глупый финал! Как ему страшно и как он беспомощен... Вертолет - сюда! Канат - сюда! Весь мир - сюда! Помогите!

Ему где-то не повезло. Середина осени, погода в горах резко переменчивая, и он без устали уже проходил третий, самый тяжелый участок, как почувствовал - ветер, сырой, холодный ветер крепчает, дождем навевает. Рукам очень холодно, потеряли тепло и гибкость, да и он заторопился — нож выпал. Без этого помощника Ваха бессилен: он даже шаг вверх сделать не может, былой, железной опоры нет. И тут полил дождь, холодный, сбоку разящий крупный дождь, какой бывает только в горах. Ваха просто прилип к скале, к этой мокрой, скользкой скале. Он уже не лизал эту гору, не целовал. Она и так природой щедро облизана. Он думал только о том, сколько он выстоит в таком положении... Жалко деда и мать. Как они воспримут эту новость? Эту глупость. А у него ведь совсем маленький сын. Неужто как он, сирота?

Под стать этим мыслям, совсем темная, тяжелая туча откуда-то приползла, и он оказался в густой пелене, как вате. И этот туман до того обманчив, что хотелось расслабиться, просто провалиться в него. Но он еще стоял. Уже и в ногах дрожь, следом будет онемение. И он понимает - надо попытаться, хотя бы попытаться карабкаться вверх. Да он боится: нет опоры, все скользко. Он сделал попытку. Нога соскользнула. Он в еще большем страхе, уже всем предательски дрожащим телом пытался прижаться к столь холодной скале, как ощутил некую яркость, словно стремительно светает. Под порывами ветра тучу быстро куда-то унесло. И солнце! Теплое, доброе, по-осеннему низкое, уже предвечернее солнце не сверху, а как-то сбоку, словно хочет заглянуть в глаза, разогрело его спину, щеку. И он, пытаясь скрыть слезу, отвернулся от светила и как будто впервые увидел перед собой залитое позолотой листвы глубокое ущелье, темную, искривленную нить Шаро-Аргуна с бахромой притоков-родников, а над всем Чеберлоевским краем огромную, сочную радугу - мост, словно манит его по воздуху пройтись. От всей этой природной, родной красоты ему стало так спокойно, легко, что он понял - все одолеет! И гора притянула его...

Лишь в наступающих сумерках он добрался до вершины. В ущельях и низинах уже клубится языкастый туман. А пики снежных гор еще от солнца горят. И внутри Вахи такой кипит огонь, такая страсть. Он так счастлив. И почему-то в нем столько сил, так здоров, что прямо сейчас, если бы не ночь, двинулся бы покорять следующую высоту – Дайхох».

И подобно своему герою, Канта Ибрагимов покорил очередную высоту, написал свой очередной роман «Аврора». Что ж мы, читатели, с нетерпением ждем возможности ознакомиться с ним…

Равзан Юнусова №181 (1614) 4 октября 2011г.